Старая женщина вновь улыбнулась и, подойдя ближе, подняла голову, чтобы взглянуть в волевое лицо Графа Дуку.

— Сильные черты, не правда ли? — спросила она. — Он был одним из блистательнейших рыца­рей, кого мне выпала честь знать.

— Никогда не понимал, с чего ему вздумалось оставить нас, — сказал Оби-Ван. — Насколько я помню, только двадцать рыцарей ушли из Храма.

— Потерянные двадцать, — вздохнула госпо­жа Йокаста. — И Граф Дуку — самая недавняя и сильная боль. Никто не любит говорить об этом. Его уход — большая потеря для Ордена.

— А что произошло?

— Ну, кое-кто скажет, что он не соглашался с решениями Совета, — архивариус помолчала. — Совсем как твой учитель.

Вот что странно: ведь Оби-Ван постоянно твер­дил то же самое, но вот те же слова произносит посторонний, и учитель выглядит бунтарем, ка­ким никогда не был. Вернее, каким его никогда не считал Оби-Ван. Ну да, никто яростнее Куай-Гона не спорил с Советом, никто пренебрежительнее не относился к строгим правилам Ордена, и все же... Кеноби упрямо наклонил голову.

— Да неужто?

Что же он делает? Он пришел говорить о Дуку...

— О да, — по сухим губам госпожи Йокасты скользнула тень невесомой улыбки. — Они были очень похожи. Они ведь дружили, ты знаешь? Независимые. Идеалисты...

Сухонькая старушка задумчиво смерила взгля­дом изображение Графа.

— Он всегда хотел быть самым могуществен­ным из джедаев. Всегда хотел быть самым луч­шим. Его мечу не было равных. А искусство, с которым он направлял Силу... оно уникально.

Оби-Ван с трудом собрал на лице благоприс­тойное выражение и сообразил, что речь идет не о том, о ком он хотел бы.

— По-моему, он разочаровался.