Она сжала губы.

- Твой язык доведет тебя до смерти, Бэйл Ларс. Я-то поняла, что ты

скорее невежда, чем глупец, но другие не будут так терпеливы.

- Я просто хочу понять. Насколько я знаю, йуужань-вонги провели в

космосе сотни лет, если не тысячи. Почему сейчас, почему наша галактика?

Как боги объявили о своей воле?

Ууну слегка нахмурилась, но на этот раз не стала ругать Энакина.

- Знаков было много, - сказала она. - Корабли-миры стали умирать, и

начались большие беспорядки. Каста поднялась против касты, и домен встал

на домен. То было время испытания, и многие думали, что боги покинули нас.

Потом владыке Шимрре было видение -новый дом, галактика, развращенная

ересью, очищение. Жрецы первыми признали его видение правдой, потом

формовщики, потом воины. Время испытания сменилось временем завоевания.

Она смерила его взглядом.

- Это все. Так все должно быть. Больше об этом не спрашивай, ибо здесь

больше нечего сказать. Люди этой галактики примут волю богов или умрут.

Энакин кивнул:

- А Опозоренные? О них ты не упомянула. Какова их роль во всем этом?

Ее взгляд снова унесся вдаль.

- У нас свои пророчества. В этой галактике Йун-Шуно обещала нам

избавление.

- В какой форме?

Ууну не ответила, продолжая смотреть на горизонт.

- Смотри, какой он огромный, - сказала она. - Все тянется и тянется.

Энакин подумал, что разговор окончен, но после долгой паузы Ууну вдруг

посмотрела ему в глаза и не отвела взгляд. Ее голос упал почти до предела

слышимости.

- Бэйл Ларс, - сказала она. - Ты джиидаи?

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

- Что? - Энакин разбрызгал вокруг себя желтоватую пасту, которую с

трудом запихивал в себя.

- Ты джиидаи? - повторила Ууну. - Вопрос несложный.

- Да с чего ты взяла? - сказал Энакин. - Будь я джедаем, я бы дал себя

схватить?

- У формовщиков есть одна пленная джиидаи. По слухам, на этой луне есть

и другие. А ты - никто не помнит, чтобы тебя привезли сюда. Кроме того, ты

ведешь себя как-то не по-рабски. Ты какой-то... несогбенный, - она бросила

на него изучающий взгляд. - А еще молва говорит, что иногда джиидаи

позволяют себя схватить.

- Ну, я никому не позволял меня хватать, - заявил Энакин. Он решил, что

это не будет ложью, поскольку он вовсе не был схвачен.

Он не дастся и сейчас. Он был наедине с Ууну, а она не воин. Энакин

приготовился, стараясь дышать ровно. Ему не хотелось причинять боль Ууну.

Похожий на растение торговец продавал скворчащие кусочки синеватого мяса на палочках, рядом с ним громко предлагал свой товар — ломтики овощей — откровенный хищник. Эти двое непрязненно косились друг на друга.

Ведж с Кви прошли мимо заведений азартных игр, кабинок с автоматами, где проматывались, составлялись или увеличивались состояния. Кви ослепила игра огоньков одной из игр — лампочки случайно мигали, а игроки швыряли в них металлическим шариком. Тот, кто попадал в зажегшуюся лампочку, пока она еще не погасла, выигрывал какой-то приз, обычно купон, дающий право на новый круг игры.

Ведж нашел тонкости игры непостижимыми, но Кви, разобравшись в увиденном, медленно покачала головой.

— Случайности этой игры чрезвычайно затрудняют победу,— сказала она.

Ведж улыбнулся.

— Теперь ты начинаешь понимать.

Сверху раздался рев пары ветхих космических кораблей, звуки перестрелки заставили Веджа задрать голову. Корабли палили друг в друга, и наконец преследуемое судно взорвалось, осыпая здания дождем раскаленного металла. Через зев открытой площади Веджу было видно, как посетители одного из кафе, сидевшие на внешних балконах, кинулись внутрь, спасая свои жизни,— светящиеся металлические осколки впивались в стены и крыши дома. Корабль-победитель неровно шел дальше, двигатели были повреждены, посудину мотало из стороны в сторону; затем с гулким хрипом моторы отказали вообще, и корабль ушел по спирали вниз и вдаль, где и рухнул.

Невдалеке от стоянки транспорта Кви остановилась ее внимание привлек лоток со всякой экзотической дребеденью, где были и ботинки из грубой кожи, и сверкающие когти, принадлежавшие, как уверял продавец, ледяным тварям вампа.

— Откуда известно, что они настоящие? — спросила Кви продавца, похожее на рептилию существо с длинным узким лбом и тремя глазами поперек надбровной дуги.

— Мое слово порукой,— ответил продавец, пялясь на необычную покупательницу.

— Спасибо, не нужно,— сказал Ведж и, взяв Кви под локоток, оттащил ее к крохотному кафе самообслуживания, расположившемуся под трепещущими на ветру тентами открытого базара.

Бронированная поверхность была оплавлена либо плазменной паяльной лампой, либо бластером. Сама пластина наверняка выдержала бы еще минут пятнадцать-двадцать. Чтобы оперативно проникнуть внутрь, требовалась хотя бы легкая пушка. Но даже эти царапины снова вывели Хэна из себя.

Рабочий дроид бесстрастно продолжил:

— Я направился в рубку посмотреть на злоумышленников, когда они уходили.

— Ты, глупая куча металлолома! Надо было спуститься в нижнюю башню и стереть их в порошок!!! — Хэн был настолько зол, что говорил не задумываясь.

В общем-то, как обычно.

Но медленная речь дроида заставила его прийти в себя:

— Это единственная вещь, которую я не мог сделать, сэр. Извините, капитан, мои электронные этические законы не позволяют мне причинить вред разумным формам жизни.

Хэн, все еще утихомиривая оскорбленную гордость, пробурчал:

— Замечательно. На днях я выберу вечерок и подправлю твои электронные законы.

Решив не ссориться с кореллианином, Боллукс мгновенно сменил тему.

— Сэр, я разглядел индивидуумов, пытавшихся совершить взлом. Оба были людьми в синих стандартных комбинезонах. Один был мужчиной, но на нем была шляпа, и с высоты рубки я его хорошенько рассмотреть не смог. Другим была женщина с короткими черными волосами и...

— С ней я уже встречался, — отрезал Хэн, краска ударила ему в лицо.

И что же это его так смутило? Он пытался прикинуть время и расстояние и определить, кто, он или она, прыгнул на него в ангаре.

— Куда они пошли?

—По предложению Макса, я следил за ними через макробинокль, который вы держите в рубке. Они разделились.

Я должна была развлекать­ся, хотя на данный момент не испытываю ника­кого веселья.

Если она рассчитывала пробить брешь в невоз­мутимости служащей, то не рассчитала сил. Таможенница повернулась к Хорну.

— Цель приезда в Центр Империи, сэр?

Корран не поднимал головы, крепко сжав губы. За него ответила Эриси:

— Деловая поездка.

— Деловая поездка и развлечения? Разве это не различные понятия?

— Нет, — Эриси явно теряла терпение. — Только не в том случае, когда мои развлечения являются его делом. Он — тельбун.

Таможенная дама некоторое время недовер­чиво разглядывала Коррана, а тот впервые за поез­дку радовался румянам, пудре и тональному кре­му, густым слоем покрывавшим его физиономию.

— Тельбун?

— Совершенно верно. По семейной традиции мой тельбун привез меня в столицу. Все женщи­ны нашего рода приезжают в Центр Империи для зачатия.

— Зачатия? — переспросила таможенница. — Ребенка?

— Кого же еще?!

— Значит, тельбун. Ясно, — она вновь гляну­ла на Коррана и отвела взгляд. — Тельбун.

Хорн с такой ненавистью и потому с великим тщанием изучил свою легенду, что мог теперь чи­тать лекции. Некоторые семьи среднего достатка на Куате воспитывали своих детей особенным об­разом. От них требовались безукоризненные ма­неры, академические знания и прекрасная физи­ческая форма. Когда дети достигали определенно­го возраста, их подвергали тщательному тестиро­ванию. Они должны быть здоровы, умны, надле­жащим образом воспитаны и не иметь генетичес­ких изъянов. После одобрения тельбуны посту­пали в богатые дома, где обязаны были сделать ре­бенка представительницам рода.

Они смогли найти общий язык. Они понимали друг друга с полуслова - такого никогда прежде с ним не случалось. Тендра такая женщина, которой невозможно лгать. Он понимал это интуитивно. Конечно, это еще не любовь, но это чувство, какого он прежде никогда не испытывал. И он не допустит, чтобы это чувство погасло только потому, что какой-то тупоголовый бюрократ высосал из пальца какой-то дурацкий закон.

Неожиданно Ландо осенила идея.

- Послушай, - проговорил он, - я, кажется, нашел выход на тот случай, если голограммную связь действительно запретят. Метод допотопный, хлопотный, но он может помочь.

- О чем ты? - спросила женщина.

- Прием старый, я научился ему в прежние времена, когда был контрабандистом.

- Контрабандистом? - удивилась Тендра.

- Старая история, я потом тебе расскажу, - ответил Ландо. - Дело в том, что существует очень древняя система связи, в которой гиперпространство не используется. В ней используется модуляция низкочастотного электромагнитного излучения волн, находящихся в радиодиапазоне спектра. Систему эту называют радионика. Она ограничена скоростью света, и дальность действия ее также ограничена, если это излучение не использовать в виде направленного пучка и не подключить к достаточно мощному источнику энергии. Но метод этот никто давно не использует, поэтому ни полицейским, ни пограничникам даже в голову не придет прослушивать этот диапазон. В трюме "Госпожи Удачи" у меня спрятан комплект согласованных передающих и принимающих устройств.

- Но если волны распространяются со скоростью света, а ты будешь находиться в другой системе звезд, пройдут годы, прежде чем ты получишь сообщение, если вообще его получишь.

- А кто говорит, что я буду находиться в другой системе звезд? - улыбнулся Ландо. - Я должен присутствовать на конференции в верхах. Я обещал это кое-каким людям. Но потом я вернусь в эту систему - незаметно, тихонько, как это умеют делать только старые контрабандисты. - Ландо помолчал в ожидании вдохновения, посмотрел на небо, и тут его осенило. - А припаркуюсь я вон там, - заявил он, указывая на жирный полумесяц, повисший высоко над ними.

- На нашей луне? - удивилась Тендра. - На Саркофагусе? Да это же просто огромное кладбище. Там никто не бывает, кроме тех, кто хочет похоронить своих близких.

- Значит, никому не придет в голову искать меня там. Но ты сможешь достать свое радио, направить антенну на Саркофагус, а я буду ждать от тебя весточки.

Он не желал верить, что столь юное существо может так отдаться Темной Стороне Силы.

Тошь схватила Джедая лапой поперек туловища, кинула себе на спину и бросилась через джунгли.

На ее шкуре у костяного воротника вдоль спины виднелись глубокие раны. Тошь ревела от боли, но это была боль не от ран. Это была боль матери, потерявшей дочь. Пронесшись сквозь джунгли, ранкориха выбежала к скале, по которой недавно двигался караван, и в темноте полезла наверх, к тучам дыма, освещаемым отблесками огня.

Пламя окружало горы, гремели раскаты грома. Когда Тошь добралась до перевала, караван уже спустился в долину и стоял у крепостных ворот. Лея оглянулась, желая убедиться, что Люк благополучно миновал опасное место, затем дернула своего ранкора, погоняя его вперед. Ранкоры на цыпочках пустились через возделанные поля на чашеобразной долине к высеченной в скале крепости. Старая Тошь издала воинственный рев, и ранкоры впереди подхватили ее клич. Хэн и Изольдер окликнули воительниц в крепости.

Когда Люк добрался до южной стороны долины, то увидел пятьдесят ранкоров, неподвижно, как темные тени, с дубинами и булавами в руках стоящих вдоль стены.

Мужчины и подростки в простых кожаных передниках подтаскивали огромные метательные камни и складывали на краю обрыва рядом с чудовищами.

Достигнув скалы. Лея погнала своего ранкора вверх по ступеням к крепости. Огромные животные не могли пройти в ворота, так что Хэн, Лея, Изольдер, дройды и Тенениэл остановились и стали поднимать генераторы вверх по лестнице. Однако Люк, около часа назад ощутивший тревогу в призыве Огвинн, бросил остальных, прыгая через три ступени, поднялся по лестнице и побежал через залы, где в страхе сгрудились дети и деревенские инвалиды, пока не добрался до Зала Воительниц.

Сестры племени ждали внутри, в плащах и головных уборах стоя над скульптурной картой местности и напевая:

— А ре а ре, а суун корре! А ре а ре, а суун корре!

Огвинн сдержанно поздоровалась с Люком:

— Добро пожаловать, Люк Скайвокер! — Остальные продолжали петь. — Я знала, что вы поспешите.

У них не было понятий “я” или “мое”. Поэтому Сай-Тримба просто переходил из каюты в каюту, обшаривая каждую койку и шкафчик. Время от времени кто-нибудь из арконцев спрашивал:

— Что мы делаем?

На что Сай-Тримба лаконично отвечал:

— Ищем потерянную вещь.

Тогда арконец спрашивал:

— Можем мы помочь искать?

— Нам не нужна помощь, — отвечал Сай-Тримба, спокойно обыскивал с Оби-Ваном комнату и уходил.

Но не все шахтеры, работавшие на горнорудную корпорацию “Аркона”, были арконцами. Встречались там и невысокие меерийцы с серебристыми волосами, возвращавшиеся на Бендомир, попадались и люди. С ними Оби-Вану приходилось обращаться особенно осторожно. Не раз и не два он был вынужден пускать в ход Силу для того, чтобы какой-нибудь несговорчивый шахтер разрешил провести у него обыск.

Работа была тяжелая, особенно для мальчика, который еще не до конца оправился от ран, но Оби-Ван не обращал внимания на боль и усталость. Джедай не должен поддаваться слабости.

В конце долгого-предолгого дня Оби-Ван и Сай-Тримба отправились на кухню поужинать. Оби-Ван плотно закусил жареной птицей горак в лепестках маллы с планеты Альдераан. Сай-Тримба с аппетитом уплетал арконские грибы, сдобренные дактилом — желтыми кристаллами аммония. Пахла арконская пища... нет, грибы были не так уж плохи, но запах дактила напоминал яд.

Оби-Ван наморщил нос.

— И как ты можешь это есть?

Сай-Тримба улыбнулся, блеснув фасетчатыми глазами.

— Многие удивляются, как это люди могут пить воду, хотя вы находите в этом удовольствие. Дактил для нас так же необходим, как для вас — вода. — С этими словами он отправил в рот парочку желтых кристалликов и с аппетитом пососал, словно это был сладкий леденец.

Оби-Ван потянулся за солью, и Сай-Тримба с опаской отодвинул тарелку.

— Соль в сотни раз повышает нашу потребность в дактиле, — пояснил он. — Это самое опасное вещество для арконцев.

Оби-Ван посолил птицу горак.

— Наверно, у каждого из нас свои яды, — заключил он, с аппетитом надкусывая крылышко.

Сай-Тримба улыбнулся и весело захрустел дактилом.

Сейчас мы служим

 только одному стоящему над нами роду. Вы потребуете служить другому. Это

 и есть семя раздора и смерти. 

  Лея поджала губы.

--Значит, служба Империи вас удовлетворяет? - спросила она.- Она дает вашему

 народу лучшую жизнь или более почетна?

--Мы служим Империи как единый род,-ответила Майтакха. - Если вы потребуете

 верности вам, это возродит былые распри.- Они уже  дошли до настенной карты,

 и Майтакха подняла к ней тонкую руку.- Вы видите эту наглядную картину нашей

 истории, леди Вейдер?

  Лея вытянула шею, пытаясь разглядеть эту картину. Замысловатая резьба

 чужеземного письма покрывала стену на две трети ее высоты, каждое слово

 соединялось с дюжиной других, образуя сбивающие с толку пересечения

 вертикальных, горизонтальных и наклонных линий,ширина и глубина каждой

 из которых, по-видимому, что-то означали. Наконец она поняла: перед ней

 генеалогическое дерево либо всего рода Кихм'бар, либо только этой семьи.

--Да, вижу,- ответила она.

--Тогда вы видите и жуткую картину уничтожения жизней в былых раздорах,

 - сказала Майтакха. Она жестом указала три или четыре места на карте,

 которые, на взгляд Леи, ничем не отличались от других. Овладеть беглым

 чтением ногрийской ге-неалогии, вероятно, задача не из легких.- Я не хочу

 возврата тех дней,- продолжала Майтакха, - даже ради дочери лорда Дарта

 Вейдера.

--Я понимаю, - тихо сказала Лея, содрогнувшись от промелькнувших в ее сознании

 призраков Явина, Хота, Эндоры и сотни других.- За свою жизнь мне пришлось

 видеть столько конфликтов и смертей, что и подумать страшно. У меня нет

 желания увеличивать их список.

--Тогда вы должны покинуть нас,- твердо сказала Майтакха. - Покинуть и не

  возвращаться сюда, пока жива Империя.

  Они снова двинулись вдоль стены.

--И этому нет никакой альтернативы? - спросила Лея.- Что, если мне удастся

 убедить весь ваш народ отказаться от службы Империи? В этом случае у вас не

 возникнут конфликты.

--Император помог нам, когда больше никто даже не подумал об этом,

 - напомнила ей Майтакха.

--Только потому, что нам были неизвестны ваши беды, - сказала Лея,

 ощущая боль от созна-ния полуправды этого заявления.

Пар­ни явно собрались перекусить, но походная плитка не желала разогреваться, и сейчас оба с ней возились. Рядом лежали стандартные армейские пищевые контейнеры с пайком. На краю поляны остывали два гравицикла.

— А может, попробуем в обход? — про­шептала Лейя.

— На это уйдет куча времени, — покачал головой Люк.

— Во-во, а если они нас засекут, все весе­лье пойдет бантам под хвост, — согласился со Скайуокером Хэн.

— Неужели их тут всего двое? — Лейя по-прежнему была настроена скептически.

— Проверим, — ухмылка кореллианина не сулила ничего хорошего никому из имперцев. — Останьтесь тут, мы с Чуи разбе­ремся с молодежью.

Спорить никто не решился, даже Люк. Он все еще находился под впечатлением от нового звания Соло. Подумать только, он потел, как проклятый, пытаясь приручить сначала истребитель, потом Силу, взорвал первую Звез­ду Смерти, и всего лишь коммандер. А кореллианин со своими ухмылочками и бездумным отношением к Галактике, просидев полгода в карбоните, вдруг, оказывается, генерал. В го­лове не укладывалось. Для очистки совести он спросил об этом у Хэна. Тот заверил, что сам ничего не понимает. «Но вы, повстанцы, так любите разные звания... Похожу и я в генера­лах. Тебе, что, жалко?» Люку не было жалко, ему было — непонятно.

Хэн вынул бластер, проверил заряд. Чубакка потащил с плеча самострел.

— Осторожней, — предостерег кореллианина Люк, — вдруг их там...

— Эй, это же я! — Соло и его лохматый товарищ исчезли в зарослях.

— ...больше, — договорил Люк в пустое пространство и оглянулся на Лейю.

Та пожала плечами:

— А ты чего ждал?

Ответить Люк не успел — их внимание привлек шум свалки на прогалине.

Путешествие с Риси заняло около недели, и если на «Тысячелетнем соколе» или «Мече Джейд» не было проблем с комфортом, то столь длительный полет на одноместном истребителе мог сильно вымотать его пилота. Не говоря уже о запасах. Как правило, джедаи во время длительного перелета впадали в состояние, близкое к коме, предельно замедляя свой метаболизм, и, в сущности, все время спали. Йайна изучила эту технику с Марой и доказала, что отлично справляется с этим.

Но одно дело — экзамен в зале, и совсем другое — долгий одиночный полет на «крестокрыле».

Даже Люк неоднократно спрашивал у своей жены, действительно ли та считала, что Йайна готова к подобному испытанию. Мара настаивала, что да, а умение Йайны вести корабль никто не ставил под сомнение. С тех пор как Мара стала наставником Йайны, сомнений в принципе быть не могло, особенно у Лейи и Хэна, которые и до этого мало опасались за способность девочки постоять за себя в любой ситуации.

Итак, Йайна полетела на «крестокрыле» тем же курсом и с той же скоростью, что и остальные два корабля.

Так почему же она до сих пор не вышла из гиперпространства?

Этот немой вопрос читался в глазах Лейи и Хэна, и им даже не нужно было произносить его вслух, чтобы понять друг друга.

— Давай угадаю, какая из двух планет принадлежит Ландо,— сухим саркастичными тоном предложил Люк. Ответ был очевиден. Одна планета перед ними была коричневой и выглядела довольно негостеприимной, в то время как вторая была голубой и зеленой, а по небу плыли белые облака.

Эта картина напомнила Лейе то, что они с Марой видели недавно: процветающий Осариан и суровый Рхоммамуль.

— Люк, а где Йайна? — спросила Лейя, пытаясь скрыть тревогу в голосе. С другого корабля донесся смех Мары.

— Почему она до сих пор не вышла в нормальное пространство? — настаивала Лейя.

— Потому что Мара заложила в Р2Д2 неправильные координаты,— ответил Люк.

— Небольшое испытание,— объяснила Мара, выходя на связь. — Йайна неподалеку, хотя и не в пределах системы.

Старая женщина вновь улыбнулась и, подойдя ближе, подняла голову, чтобы взглянуть в волевое лицо Графа Дуку.

— Сильные черты, не правда ли? — спросила она. — Он был одним из блистательнейших рыца­рей, кого мне выпала честь знать.

— Никогда не понимал, с чего ему вздумалось оставить нас, — сказал Оби-Ван. — Насколько я помню, только двадцать рыцарей ушли из Храма.

— Потерянные двадцать, — вздохнула госпо­жа Йокаста. — И Граф Дуку — самая недавняя и сильная боль. Никто не любит говорить об этом. Его уход — большая потеря для Ордена.

— А что произошло?

— Ну, кое-кто скажет, что он не соглашался с решениями Совета, — архивариус помолчала. — Совсем как твой учитель.

Вот что странно: ведь Оби-Ван постоянно твер­дил то же самое, но вот те же слова произносит посторонний, и учитель выглядит бунтарем, ка­ким никогда не был. Вернее, каким его никогда не считал Оби-Ван. Ну да, никто яростнее Куай-Гона не спорил с Советом, никто пренебрежительнее не относился к строгим правилам Ордена, и все же... Кеноби упрямо наклонил голову.

— Да неужто?

Что же он делает? Он пришел говорить о Дуку...

— О да, — по сухим губам госпожи Йокасты скользнула тень невесомой улыбки. — Они были очень похожи. Они ведь дружили, ты знаешь? Независимые. Идеалисты...

Сухонькая старушка задумчиво смерила взгля­дом изображение Графа.

— Он всегда хотел быть самым могуществен­ным из джедаев. Всегда хотел быть самым луч­шим. Его мечу не было равных. А искусство, с которым он направлял Силу... оно уникально.

Оби-Ван с трудом собрал на лице благоприс­тойное выражение и сообразил, что речь идет не о том, о ком он хотел бы.

— По-моему, он разочаровался.

Митч спал на кровати.

Она тут же забыла про свое мудрое, с утра пораньше принятое решение — не смотреть на него спящего. Благое намерение бесследно растаяло. Она разглядывала его. Просто не могла оторваться.

Она стояла на пороге и не могла отвести глаз от мерно поднимавшейся и опускавшейся груди, от ресниц, лежавших на щеках, будто половинки черных лун, от прядей таких же темных волос, падавших на поцарапанный лоб, от распухшего глаза и забинтованной лодыжки.

Не сказать, что картина приятная. Но, подумав так, она тотчас же поняла, что кривит душой. В Митче Да Сильве было что-то невыразимо красивое, хотя трудно сказать, что именно.

Спокойная сила? Затаенная мощь? Кротость спящего вулкана?

Все вместе взятое, и что-то еще?

Вздохнув, Лейси переключилась на хозяйственные дела. Предстоит очень дтинная неделя.

Когда она делала картофельное пюре, он проснулся. Лейси уже открыла банку тушенки и разогревала ее на плите, ошпарила клемы и приготовила что-то вроде шпината. Но перед тем накормила Джетро, чтобы он перестал жалобно мяукать, вертеться у ног и следить за каждым ее шагом. Теперь он блаженствовал на стуле, довольно помурлыкивал и умывался.

— Вовремя вы проснулись, — бросила Лейси, поймав на себе взгляд Митча. — Можете садиться к столу.

Вид у него был какой-то неуверенный, наконец он пожал плечами и поднялся.

— Есть, командир.

От ее внимания не ускользнуло, что он поморщился, ступив на больную ногу. Ее кольнуло беспокойство, но она немедленно осадила себя. Ничего не стоит избаловать его. Правда, сегодня он еще заслуживает сочувствия, но не дай Бог переусердствовать — Митч Да Сильва воспользуется любой, самой малой брешью в ее самообороне.

Он нашел в шкафу тарелки, а в ящике серебро и накрыл на стол к тому моменту, когда она закончила расставлять свою стряпню. И вдруг замер, не веря своим глазам, а потом изумленно воскликнул:

— Вы все это сами приготовили?

— А вы подумали, что заказала в ресторане?

— Феррис, я вовсе не иронизирую, я просто удивляюсь неожиданному изобилию.

Лейси вспыхнула и тут же упрекнула себя за излишнюю чувствительность.

— Да, я это приготовила.

— Какими еще добродетелями домашней хозяйки вы меня осчастливите? — спросил он, сияя улыбкой.

— Только не вас, — огрызнулась Лейси.

— Ах да, — небрежно процедил он, — я забыл, у вас уже есть счастливчик. — В голосе его слышалась откровенная насмешка, и Лейси невольно стиснула зубы. Но, слава Богу, в этот раз у нее хватило ума не вцепиться в наживку.

Митч сел за стол, положил себе шпинат и подозрительно воззрился на него.

— Что это? — с недоверием спросил он.

— Морская трава. Местный вариант ботвы или шпината.

Митч с сомнением разглядывал блюдо.

— Вы знаете местные съедобные травы?

— Отравить вас не входит в мои планы.

Пошли, Котенок. Я не дам тебе упасть.

Он ослепительно улыбнулся ей, когда она оторвалась от ограды и медленно подкатила к нему. Руки Пенна были теплыми, он нежно положил их на ее руки, и первые несколько минут они просто катились вперед в ритме музыки и в такт своим движениям. Какое это удовольствие, она уже забыла, какое это бесконечное удовольствие — нестись, скользить, почти плыть по кругу катка.

Пенн, обхватив ее, держал рядом с собой, пока она не отъехала назад на расстояние его вытянутой руки. Она не могла не посмотреть украдкой, со страхом через плечо, хотя знала, что это движение определенно собьет ее с ритма.

Он крепче сжал ее руки и стал медленно подтягивать к себе, пока они не оказались прижатыми к его груди.

Лирическая мелодия. Трепет, охвативший ее с самых кончиков пальцев ног до головы. Тепло его рук, сжимавших ее руки... Все это вызвало в памяти такие воспоминания, что у Кэтлин захватило дух. Громко играла музыка, приглушенно жужжали сотни роликов — все это делало разговор невозможным, поэтому они просто неслись вместе, взявшись за руки, как бы в коконе тишины среди шумного катка.

Потом ритм музыки замедлился и становился все более мягким и нежным.

— Ты все еще помнишь, как танцуют на роликах вальс? — спросил Пенн.

Помнишь? Как же я могу забыть, как танцевала с тобой вальс? Здесь — и на выпускном вечере, когда нас изловили и почти выставили из танцевального зала...

Это опасно. Надо прекратить все это сейчас же. Вернуться на более безопасную почву разговора — разорвать эти чары.

·         Помню ли я? — переспросила Кэтлин. — Это же ты испортил мне дорогое платье, когда сбился с такта и наступил на подол.

·         Клевета. Явная клевета. Я не сбивался с такта, мои ноги выполняли все па точно. Это платье оказалось не там, где надо. Хорошо, что ты сегодня в джинсах. — Он слегка сдвинул руку на талии и притянул ее ближе. — Готова?

Один вальс, и поеду домой.

Она уже забыла, как много усилий требует сохранение равновесия при стремительных поворотах и какого умения соотносить свои движения с движениями партнера, чтобы точно следовать ритму мелодии вальса. В обычном танцевальном зале незначительная ошибка грозила тем, что тебе отдавят ногу. А здесь, на катке, маленький просчет может отбросить обоих партнеров к стене. Удар роликом — вещь довольно болезненная, а это случалось с каждым из них, и не раз, когда они начинали учиться танцевать вальс.

Кэтлин обратила внимание, что толпа вокруг них поредела. Но когда темп замедлился, а затем музыка смолкла и они подъехали к ограде, — только тогда она поняла, что они закончили вальс в полном одиночестве. Раздались шутливые аплодисменты, она мимолетно улыбнулась Пенну и по давней привычке хотела проделать свой любимый трюк — низкий поклон и вращение.

Однако что-то она сделала совершенно не так — и растянулась на хорошо отполированном полу.

Пенн спокойно посмотрел на нее.

·         Я собирался тебе предложить, что, если бы мы довольно серьезно потренировались, могли бы танцевать с тобой польку, — произнес он. — Но если ты собираешься вот так приземляться на пол, Котенок...

·         Я бы смогла, — задыхаясь, проговорила она. — Но у меня мало времени.

Он улыбнулся и поднял ее на ноги, а так как музыка заиграла снова, он притянул ее к себе ближе, оттолкнув от стены, и она совсем забыла, что намеревалась уезжать.

Когда музыка смолкла, Кэтлин сильно удивилась, увидев, как мало народу на катке.

— Детям нужно быть дома до наступления комендантского часа, — сказал Пенн. — В этом

одно из преимуществ взрослых.

Кэтлин взглянула на часы и удивленно покачала головой.

— Не думала, что уже так поздно.

Погода стояла прекрасная, и мне все понравилось, хотя вначале я даже была про­тив.

— Как ты поладила с Морганом Френ­чем? — спросил он, и глаза его вдруг заблесте­ли.

— С Морганом? — Лицо ее на мгновенье озарилось, и она тут же выдала себя с головой, хотя и постаралась произнести как можно спо­койнее: — Да так, ничего.

Глаза Джонатана Стэндиша расширились и озабоченно заблестели, но вслух он только ска­зал:

— И что ты теперь собираешься делать? Есте­ственно, мы с Клэр были бы чрезвычайно pa­ды, если бы ты жила у нас, но мне кажется, что это тебе не по нутру.

— Верно, — решительно сказала Лин. — А что с той квартирой, где жила мама?

— Она отказалась от аренды, когда вышла замуж. Твои вещи у меня.

— Значит,  придется  поискать собственное жилье.

— Тебе вот-вот исполнится двадцать один. Если хочешь, я подарю тебе квартиру, но это не означает, что я отказываюсь от алиментов.

— Может, мне следует поискать работу? — предложила она.

Отец удивленно рассмеялся, и это ее почему-то покоробило.

— В этом нет никакой необходимости.

— Почему же? — горько спросила она. — С твоей охотницей за состояниями тебе очень пона­добятся деньги на алмазы и платья, которые ей так нравятся. Бьюсь об заклад, что она еще вы­скажет тебе относительно квартиры для меня...

— Прекрати, Лин! — хриплым голосом вы­крикнул Джонатан Стэндиш. — Почему ты ее так ненавидишь? Ты уже должна была бы ус­покоиться...

— Ты сам знаешь почему!

— А что, Морган не говорил с тобой о Клэр?

Она бросила на него удивленный взгляд, вдруг вспомнив, как часто Морган возвращался к этой нежеланной для нее теме. Затем неуве­ренно сказала:

— В общем, да, говорил. Это ты его про­сил?

— Я просил его по мере возможности убе­дить тебя спокойнее отнестись к моему бра­ку, — сказал отец и, вздохнув, добавил: — Но, насколько я понимаю, у него ничего не получи­лось.

— Не получилось. Ничего, — подтвердила Лин.

Он в задумчивости посмотрел на нее и по­жал плечами.

— Что же, ничего не поделаешь. Мне бы не хотелось, чтобы это стояло между нами.

Она довольно улыбнулась.

— Очень хорошо, я рада. Мы ведь можем ви­деться и без нее, а?

Лин едва сдержалась, чтобы не выпалить: «Без этой женщины».

— Если ты на этом настаиваешь.

— И если она тебе позволит, — колко доба­вила Лин.

Он хохотнул.

— Трудно сохранить две любви сразу, Лин. Любовь к тебе и любовь к Клэр.

— Про любовь к маме ты уже и не гово­ришь, — невыразительно заметила она.

— Мне твоя мать всегда нравилась и будет нравиться, Лин, но мы разлюбили друг друга еще задолго до того, как появилась Клэр.

— Не верю.

Дверь кабинета захлопнулась.

Та-ак, еще один полезный урок. Не следует недооценивать противника.

Вместо обещанных бутербродов Лиана положи­ла на тарелку нарезанное холодное мясо и са­лат — и даже не подсыпала цианистого калия! Убрала тарелку в холодильник и с непроница­емым лицом прошла в гостиную. Вне себя от обиды и злости, она взяла с полки первую попав­шуюся книгу и направилась в сад. Расположилась в шезлонге, который вынесла заботливая Мэри, открыла книгу и невидящими глазами уставилась в текст.

Хедер вставляет мне палки в колеса? — думала Лиана. Не рановато ли? Какие у секретарши ос­нования для беспокойства? Вряд ли ей известно о поцелуе, которым Лиана обменялась с Джедом, и о том, как это было приятно. И бессмысленно. Во всяком случае, для него. Нет, все дело в том, что Хедер старается заблаговременно избавиться от любой женщины, которая может помешать ее планам заполучить Джеда. Какая же все-таки она стерва, эта Хедер! Намеренно солгать, и всего лишь из-за какой-то смутной тревоги! Должно быть, она сильно испугалась и потому пошла на такую подлость. Бедная Хедер. Или это ее, Лиану, следует пожалеть?

С горькой усмешкой она откинулась на спин­ку шезлонга и закрыла глаза. Теперь уж точно по­ра уезжать — иначе ее уволят! Ладно, как бы то ни было, необходимо чем-то занять свои мысли, чтобы забыть об этом неприятном инциденте. У нее вообще слишком много свободного времени на пустые размышления. Чем же все-таки занять­ся? Она ничего не умеет делать. Ей будет не хва­тать Саймона и... Джеда. Он ей нравится... Нет, скорее в прошедшем времени — нравился, попра­вила она себя. Подумаешь, ей и раньше нрави­лись мужчины, к некоторым ее влекло физичес­ки — например, к Дэвиду, оказавшемуся подле­цом.

Может, ее чувства к Джеду объясняются жела­нием забыть Дэвида? Нет, честно говоря, Дэвид здесь ни при чем. Она всегда знала, что Хэнсон завидовал ее успеху, видел в ней потенциальную угрозу, как ни старался скрыть свое истинное от­ношение. Так же обстоит дело и с другими муж­чинами. Или обстояло, снова поправилась она. Мужчины побаивались ее, чувствуя в ней силь­ную личность, но теперь, когда она утратила вкус к жизни и волю к победе, чего им бояться? Из нее словно вынули стержень, она больше похожа на мокрую курицу, чем на задиристого петушка. Может, этим в какой-то степени объясняется ее гнев и разочарование? Способен ли Джед позавидовать ее успеху, увидеть в ней угрозу своему мужскому самолюбию? Нет, не способен, честно призналась себе Лиана.

— Привет!

Открыв глаза, она увидела невообразимо гряз­ного Саймона. На щеке пятно, волосы всклокоче­ны, майка в черных разводах, джинсы на коленке разорваны.

— Привет, — ответила она, с трудом приходя в себя. — Кто победил?

Не привыкший к ее шуткам, мальчик озада­ченно нахмурился и присел рядом с шезлонгом.

— Не понял?

— У тебя такой вид, словно ты с кем-то под­рался, вот я и спрашиваю: кто победил?

— А-а, — он усмехнулся. — Мы с Питером делали плот. — Он завязал шнурки на кроссовках и растянулся на траве. — В следующую пятницу в школе спортивный праздник.

Вы в самом расцвете сил. Неужели вы думаете, что меня способна отпугнуть разница в несколько лет?

— В несколько!

Лауре самой понравилось презрение, с которым она возвратила ему его же слова, но Джейк по‑прежнему смотрел на нее с негодованием.

— Да, в несколько, — сказал он, насмешливо кривясь. — Мне тридцать два года, Лаура. В следующий день рождения исполнится тридцать три. Далеко не мальчик, вам не кажется?

Лаура резко мотнула головой.

— И все же вы слишком молоды. Не… не годами, но опытом. Вы, молодые люди, думаете, будто именно вы изобрели секс. А я родила Джулию, когда вы еще учились в школе.

Глаза Джейка блеснули.

— Насколько я знаю, вы в это время тоже в ней учились, — парировал он с такой резкостью, что Лаура поперхнулась. — Это не отменяет того обстоятельства, что вы — друг моей дочери, а не мой, — возразила она, заставляя себя вытащить бифштекс из коробки и положить его на стол. — А теперь давайте сменим тему. Если вы будете так любезны, что вернетесь в гостиную, я, пожалуй, начну готовить обед.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Казалось, Джейк не прочь был поспорить, но, к облегчению Лауры, делать этого он не стал. Хмуро опустив голову, он вышел из кухни, и только тут Лаура сообразила, что не поинтересоватась его самочувствием.

Да ладно, неуверенно сказала она себе, и так ясно, что ему гораздо лучше, и хотя определить, насколько сильно его мучает рана, невозможно, вести машину он, похоже, в состоянии. Не говоря об ином‑прочем, ехидно добавил тихий внутренний голос. Может, Джейка и терзает страшная боль, но эмоциональные способности его остались целыми и невредимыми.

Руки у Лауры дрожали, хотелось пить, она налила воды в чайник и включила его в сеть. Она не отказалась бы от стаканчика хереса, который держала для особых оказий, однако херес находился в гостиной. Не дотянуться, подумала она, вспомнив недельной давности вечер, когда Джулия позвонила ей, чтобы сообщить, что она с Джейком приедет на выходные. Тогда до хереса тоже было не дотянуться, но сейчас она нуждалась в нем намного сильнее.

Ничего, сойдет и чашка кофе, решила она. У кофе по крайней мере имеется то дополнительное достоинство, что в нем не содержится алкоголя. Меньше всего ей сейчас хотелось, чтобы ее разморило от крепленого вина. Необходимо было сохранять ясность мысли.

Она уже сама дивилась тому, что предложила Джейку остаться. Тут и говорить не о чем: безумие чистой воды. Она позволила желанию доказать Джейку, что способна преспокойнейшим образом забыть о случившемся, возобладать над здравым смыслом. Хотела показать ему, что, поскольку она — мать Джулии, ее дом всегда открыт для него; хотела укрепить существующие между ними отношения. Попытки обратить дочь против него не привели бы ни к чему хорошему. Если б она попробовала рассказать о случившемся Джулии, та бы ей ни за что не поверила. Оставалось лишь надеяться, что Джулия раскусит Джейка, пока не будет слишком поздно. А выставить его вон — каким бы привлекательным этот поступок ни казался — значило достигнуть прямо противоположного.

Особых трудностей не предвидится, ведь так?— спросила себя Лаура. Не позволяй себе терять голову, веди себя с ним естественно, и он поймет, что к чему. Она накормит его обедом, расспросит о поездке, стараясь почаще упоминать имя Джулии, а потом отправит ночевать в отель.

Решив, что варить себе кофе, не предложив ему выпить чашку, было бы странным, Лаура изобразила на лице спокойствие и шагнула к двери в гостиную.

— Хотите чашку ко… — тоном уверенной в себе женщины начала она, но картина, представшая перед ее глазами, заставила ее запнуться.

Джейк уже нашел, что пить. И это был не ее херес. На столике близ его кресла стояла только что откупоренная бутылка виски, Джейк как раз отнимал от губ стакан.

— Откуда вы это взяли?

Все благие помыслы Лауры по части сохранения с Джейком прохладных и безразличных отношений рухнули — в голосе ее прозвучало гневное осуждение, в ответ на которое Джейк насмешливо округлил глаза. — Купил, — безмятежно сообщил он. — В деревенском магазинчике. Что это вы так прогневались? Мне следовало попросить вашего разрешения?

— Вообще‑то, у меня в буфете уже стоит виски, — словно оправдываясь, сообщила Лаура, рисуя в воображении слухи, которые могут поползти по деревне вследствие посещения Джейком местного магазина.

Чтобы им обоим не врезаться в стену, Фил крепко обхватил девушку руками и пригнул ее голову к своей груди. Руки у нее были прижаты к бокам, а лицо уткнулось ему в рубашку, и Чарли чуть не задохнулась. Он принял удар на себя, они оба отлетели к кухонной раковине. Вот так. Фил, это тебе в награду. Он отскочил от раковины, все еще держа девушку в объятиях. Почему-то не хотелось ее отпускать, хотя спина болела. Чарли пыталась отпихнуть его, но и это было приятно. Как она нежна, как восхитительна, каким ароматом веет от нее! Он зарылся подбородком в гриву соблазнительных кудрей. Его злейший враг, а он целует ее в макушку и наслаждается, и чем сильнее она его отпихивает, тем ему приятней. Посмотрев поверх ее головы, он увидел сердитого Сэма. Фил одумался и, поняв, что и вправду Чарли не на шутку разозлилась, велел себе отпустить ее. Сжав кулаки, Чарли ринулась в атаку, Фил снова приказал себе оттолкнуть девушку, но не так просто было освободиться от этой маленькой злючки, которая буквально захлебывалась от гнева, филу приходилось крепко держать ее за запястья, иначе она исцарапала бы его своими острыми ногтями. Как борцу в брейке, ему удалось наконец оттолкнуть ее на пару шагов, а затем медленно отпустить. Раскрасневшаяся, задыхаясь от ярости, она дрожала всем телом.

     - Простите, - пробормотал Фил, не спуская с нее глаз. - Это Сэм.

     - Прекрасно. Свинья, оказывается, виновата. - Чарли перевела дыхание и разжала кулаки. На ладонях у нее остались отметины от ногтей, на лбу блестели капельки пота. - Да по сравнению с вами, мистер Этмор, Сэм просто джентльмен!

     - Послушайте, я не нарочно, - запротестовал Фил. - Это чистый случай. Сэм подошел сзади и... Нельзя, Сэм!

     Свинья проделала тот же трюк, но на этот раз, обойдя Чарли сзади, она пихнула ее в объятия Фила. В зеленых глазах девушки промелькнул испуг, и Фил понял, что влип в историю, хуже которой мало что бывает, и нужно быть готовым ко всему.

     Чарли замерла и уставилась на него, не в состоянии вымолвить ни слова и нервно облизывая губы. У него было такое чувство, что, будь ее воля, она разорвала бы его в клочья. Укротить ее можно было лишь одним способом. Он нагнулся и приник к ее губам, и сделал это исключительно из соображений безопасности, чтобы она не бросилась на него. В первую секунду Чарли замерла, потом обмякла, рот ее приоткрылся и поцелуй из соображений безопасности превратился, в поцелуй, которого он никак не ожидал. С наслаждением вкушал он сладость ее губ, прижав Чарли к себе так, что она поднялась на носки, а он, освободив одну руку, нежно гладил ее по спине. За всю свою жизнь Фил Этмор перецеловал многих женщин, но впервые чувство, нахлынувшее волной, так захватило его. Если бы не угроза задохнуться, он продолжал бы это занятие до бесконечности. Но дышать так же необходимо, как и целоваться, поэтому он осторожно разжал руки, и она с полузакрытыми глазами опустилась на ступни. Фил отступил на шаг и кашлянул. Чарли открыла глаза, словно очнулась от глубокого сна, и рассеянно огляделась. Затем она, сжав губы, согнула правую руку.

     - Не надо, - предостерег Фил. - Ваши пальцы - это ваше богатство, леди. Не делайте этого!

     - Грязный, мерзкий... - бормотала она. Фил боялся не за себя, а за нее и снова предупредил:

     - Не надо!

     Но Чарли Макеннали уже не слушала доводов разума. В ней взыграл бешеный нрав шотландских предков. Словно завзятый бейсбольный питчер <Питчер - подающий в бейсболе.>, она размахнулась и со всей силой, на какую была способна эта хрупкая девушка, ударила его правой рукой в подбородок. Фил отшатнулся, но она все же успела задеть пальцами его твердую, как камень, челюсть. Удар был таким сильным, что Фил покачнулся, а Чарли скорчилась на полу, обхватив левой рукой правую, и зарыдала.

     - Выметайтесь вон, - простонала она.

     - Но вам нужна помощь.

     - Только не ваша. Убирайтесь отсюда. От вас только хуже. Убирайтесь!

     - О'кей! - заорал он. - По-вашему, я чумной?

     - Хуже!

     Фил словно прирос к полу, потом тихо выругался, повернулся и шагнул к двери.

Золотистые волосы красиво уложены на затылке, на нежное лицо падает несколько соблазнительных завитков. Матово&#8209;зеленое шифоновое платье подчеркивает изумрудный цвет глаз, лиф без бретелек открывает белоснежные плечи и облегает полную грудь, как руки любящего мужчины. Юбка мягкими складками обтекает стройные ноги.

– Где тебя… – Слово «носило» застряло в горле, как только она увидела выражение его лица: глаза ласкают ее фигуру, чувственные губы расплылись в сладострастной улыбке. Девушка сглотнула подкативший комок. – Где ты был? – совсем иным, мягким голосом спросила она. – Ты хоть имеешь представление о том, что здесь происходит? Через несколько минут дом будет кишеть гостями. У нас бал в честь нашей помолвки! – Голос снова набрал силу. – Все это задумала Мария. Что же теперь делать?

– Успокойся, Кэти, я все знаю. Через десять минут я буду готов сопровождать тебя вниз.

– Но…

Джейк наклонился и поцеловал ее.

– Не паникуй, все будет хорошо.

В три часа ночи Кэти, которую Джейк обнимал за обнаженные плечи, прощалась с последними гостями.

– По‑моему, бал удался на славу, – с довольной улыбкой отметила Мария. – А сейчас, если молодые люди не возражают, я отправляюсь на боковую. В мои годы от таких вечеринок надо отходить несколько дней.

– Не прибедняйся, поппа,  я же знаю, как ты любишь принимать гостей, – усмехнулся Джейк. – Спасибо за чудесный вечер. – Не выпуская Кэти из рук, он чмокнул бабушку в щеку.

Кэти искренне присоединилась к его словам. Что и говорить, вечер действительно удался. Напряжение полностью покинуло Кэти, едва облаченный в черный смокинг Джейк представил ее гостям, которых собралось около сотни человек. Он ни на шаг не отходил от нее и великолепно играл роль влюбленного жениха. Настолько великолепно, что после нескольких бокалов шампанского Кэти и сама была готова поверить в то, что находится на собственной помолвке.

– Не стоит благодарности, дети мои. Долго не задерживайтесь, расходитесь по своим комнатам. И запомните: сейчас вы не в Киприани, вы в моем доме. – Последнее замечание раздалось уже с лестницы.

На щеках девушки вспыхнул яркий румянец.

– Боже мой, Джейк, она все знает! Джейк весело расхохотался.

– Я в этом и не сомневался. Моей бабушке известно все, что происходит в Венеции, у нее здесь больше агентов, чем во всем ЦРУ.

Кэти тоже засмеялась; удачный вечер привел ее в отличное расположение духа. Взявшись за руки, они поднялись наверх.

У дверей своей спальни Кэти повернулась лицом к Джейку и с радостью приняла его поцелуй. О, это был совсем иной поцелуй – нежный, страстный, без слов говорящий об обоюдном чувстве. Что это? Неужели любовь?

– Я же говорил, дорогая, что все будет хорошо, – пробормотал Джейк, отрываясь от ее губ и глядя в сверкающие изумрудами глаза. – Доверься мне, я знаю, что делаю. – И Кэти в эту минуту действительно верила ему. – О Боже! – простонал Джейк. – Еще целых две ночи без тебя! Как это вынести!

Лицо Кэти осветила лукавая, чисто женская улыбка.

– Бедный, бедный Джейк!

– Иди спать, ведьмочка. – Быстро поцеловав ее на прощание, он открыл дверь и шутливо втолкнул в спальню.

Дверь закрылась, раздались удаляющиеся шаги Джейка. Кэти довольно вздохнула и, пребывая в блаженном состоянии, разделась, умылась и нырнула в постель.

Позже, по здравом размышлении, она пришла к выводу, что на ее настроение повлияла очаровавшая ее Венеция со всеми ее дворцами и каналами.

Город, который показал ей в субботу Джейк, совершенно ошеломил ее. Они медленно плыли по Канале Гранде мимо собора Сан‑Марко и Дворца дожей, от великолепия которых захватывало дух. Потом они высадились на берег и дальше пошли пешком. На мосту Вздохов Кэти едва не расплакалась под рассказ Джейка об истории этого места. Оказывается, раньше он соединял Дворец дожей с тюрьмой и получил свое название из‑за вздохов несчастных узников, навсегда прощавшихся с прекрасной лагуной Сан‑Марко.

Взявшись за руки, Джейк и Кэти бродили по узким улочкам и широким аллеям, стояли перед собором Сан‑Марко, любовались парящими фигурами святых – казалось, они вот‑вот оторвутся и полетят.

Вдоволь находившись по городу, они пообедали в маленьком ресторанчике неподалеку от площади Святого Марка.

А сейчас Тоби вдруг поняла, насколько была наивна. Несмотря на инвалидность, Роберт оставался Робертом. После того, что произошло утром, Тоби должна была сама понять: Роберт по&#8209;прежнему обладает магнетической привлекательностью, которая совершенно покоряет женщин.

– А вы любите плавать под парусами, Тоби? – спросила Силла.

Тоби с трудом оторвалась от своих мыслей.

– А? Что вы сказали? – Грустно покачав головой, она добавила: – Увы, я в этом ничего не понимаю.

– Как и я, – поддакнул Марк, и Тоби мысленно поблагодарила его за солидарность. – В любом случае, – продолжал он, – ты ведь сегодня не собираешься отправляться в море, а, Силла? Может быть, лучше поедешь с нами в Омаровую бухту? Я хочу научить Тоби плавать с аквалангом.

– Это было бы прекрасно, но боюсь, что не смогу, – ответила Силла виновато, – я обещала Роберту помочь разобрать старые холсты в кладовой.

– Ну, что ты... – разочарованно протянул Марк. – Разобрать холсты можно в любое время!

– Нет, не в любое, – твердо сказала Силла и встала. – Мы ждали, пока он закончит писать портрет миссис Бут Харрингтон, а если он начнет новую работу...

– Всего‑то один день, одно утро! – продолжал уговаривать Марк, но Силла не уступала.

– Я уверена, что тебе с невестой будет лучше без меня, – сказала она и подмигнула Тоби. – Кстати, а где же Роберт? Кто‑нибудь знает?

– Мы не видели его утром, – сердито ответил Марк. – Наверное, он в мастерской. Но на твоем месте я не стал бы отрывать его от работы, Роберт не любит, когда ему мешают.

– Это я‑то мешаю? – засмеялась Силла. – Ну все, я ухожу. Счастливого отдыха!

После ее ухода Марк снова попытался обнять Тоби. Она и на этот раз оттолкнула его, поднялась с шезлонга и стала раздраженно ходить взад‑вперед по патио. Остановившись перед Марком, она резко спросила:

– Почему ты сказал Силле, что я – твоя невеста? Мы никогда не говорили о браке. Я была поражена, услышав от тебя такое, тем более что обстановка не позволяла мне возражать!

Марк вздохнул и откинулся в шезлонге. Тоби бросились в глаза его белые, незагорелые ноги, и она поймала себя на мысли, что смуглая кожа Роберта смотрится куда привлекательнее. Да, ее вспышка во многом вызвана не Марком, а тем, каким тоном Силла говорила о Роберте. Ну и что с того? – спрашивала себя Тоби, но гнев не отпускал ее.

– Наша помолвка – это только вопрос времени, – мягко заговорил Марк. – Ты это знаешь, я это знаю, так зачем же кипятиться?

Зачем? Тоби и сама не знала. Она ответила первое, что пришло на ум:

– Ты об этом ничего не сказал своей матери, когда она навязывала нам Силлу! Ну конечно, тогда тебе было гораздо удобней дать ей понять, что мы просто вместе отдыхаем.

Марк удивленно взглянул на нее и вдруг со смехом вскочил.

– Так ты ревнуешь! – закричал он и схватил Тоби за плечи. – Тоби, ты ревнуешь! Черт побери, у тебя нет к этому никаких оснований! Я люблю тебя, только тебя, и согласился взять Силлу лишь для того, чтобы доставить маме удовольствие.

Тоби вырвалась из его рук, проклиная себя за то, что допустила такую сцену.

– Я не ревную, – отрезала она. – Пусть с нами едет хоть дюжина девиц, только не надо создавать у людей неправильное представление о наших отношениях!

– Тоби! – потерянным голосом произнес Марк. – Что такого я сделал? Что я сказал? Я только хотел, чтобы Силла знала о наших намерениях!

– Неправда, – сказала Тоби. Ей не хотелось прощать Марку. – Ты использовал меня как защиту. Ты подумал, что после твоих слов Силла не станет путаться под ногами и создавать тебе проблемы.

– Что ты имеешь в виду?

– Твою мать, что же еще... – холодно посмотрела на него Тоби и охватила себя руками, словно защищаясь от его прикосновений.

Марк покачал головой.

– Я тебя не понимаю...

– Не понимаешь? – И вдруг Тоби почувствовала, что ее гаев исчез так же быстро, как поднялся. – Да, наверное, не понимаешь. Вот почему я считаю, что мы еще не готовы к тем отношениям, про которые ты говорил Силле.

Марк подошел к ней поближе.

–&nbsp;Слушай, что бы я ни сказал, не надо со мной так... Не говори со мной таким тоном. – Он развел руками. – Ладно, я признаю, что напрасно уступил маме, но ведь она так много для меня...

– О, умоляю тебя. – Тоби не хотела этого слышать. – Хорошо, Марк, давай забудем.

Полагаю, я нечетко написала цифры.

– Четко, – сказал совершенно проснувшийся Уолкер. – Очень четко.

Дядя Клетес нервно ерзал на стуле и потирал ладонью лысину.

– Уолкер прав, – признался он наконец. – Ты очень четко все написала. Просто… Просто… – Его лицо болезненно сморщилось. – Ты сказала, что мы должны дать рекламу о снижении цен. Пятьдесят девять центов за фунт – не такая уж низкая цена. Поэтому я подумал… если мы сможем привлечь новых покупателей, немножечко скостив цену… – Он умолк с несчастным видом.

Джордан закрыла глаза. Ох, дядя Клетес, что же ты наделал? Он хотел как лучше, вот и все, пыталась она убедить себя. К сожалению, после инсульта его деловые способности стали равны нулю. Она знала об этом. Она должна была предупредить его.

– Забудь, – сказала она. – Дела не настолько уж плохи. Андреа обещала продавать нам продукты без надбавок. Уже легче. И мы еще не знаем, скольких покупателей привлечем к себе за эти несколько дней.

Клетес поднял на нее глаза, в которых засветилась надежда.

– Ты думаешь?

– Ну конечно. – Она снова улыбнулась ему. – Придется немножко затянуть пояса, но это не окончательное поражение.

– Затянуть пояса? – испуганно повторил дядя Клетес. Он поднялся на ноги, вид у него был совершенно озадаченный. – Но я ношу подтяжки.

Джордан прикусила язык.

– Может, вы с Уолкером пройдете в дом и сыграете в шашки? – предложила она. – Мне тут еще кое‑что нужно сделать, а потом я тоже приду. Хорошо?

– Согласен, – ответил дядя. Уолкер тоже встал, и оба старика удалились. Дядя Клетес бормотал что‑то о распускании поясов и затягивании подтяжек.

Райнер оттолкнулся плечом от косяка и перекрыл выход, прежде чем она успела сбежать.

– Нам нужно обсудить пару вопросов, – сказал он.

Она прекрасно понимала, что это за вопросы, и ни за что на свете не намерена была сейчас их обсуждать.

– Мне нужно работать. Вопросы подождут. – Она собралась было проскользнуть мимо него, но он схватил ее за руку.

– Мы обсудим эти вопросы сейчас.

Она собиралась возразить, но у нее не хватило сил. Сломленная, она лишь кивнула в ответ.

– Хорошо. Начинай.

Он отпустил ее руку и тяжело вздохнул.

– У тебя преданные работники, они не оставили тебя. Я восхищен. Но к чему приукрашивать положение в глазах Клетеса? Он – причина всего хаоса. Это его магазин. Почему не он несет за все это ответственность?

– Это моя работа, а потому и моя ответственность, – отрезала она. – Дядя Клетес сделал ошибку. Вот и все. Кроме того, какой смысл в том, чтобы тянуть из него жилы? От этого что‑нибудь изменится? Нет. Я что, буду себя лучше чувствовать, если сотру его в порошок? Нет. Я сама оценю ситуацию и найду выход. Я сама постараюсь удержать своих работников. И я сама постараюсь смягчить ущерб и повернуть этот хаос к нашей выгоде.

Грустная усмешка тронула его губы.

– Если ты сможешь обернуть это себе на выгоду, не забудь обменяться опытом.

– Непременно. А пока мне еще нужно поработать. Или уйди с дороги, или помоги. Выбирай.

Она никогда не видела у него таких темных, грозных глаз.

– У тебя оригинальный способ просить о помощи, любовь моя.

Черт бы побрал ее гордость! И черт бы побрал преданность семье, которая заставила ее произнести:

– Тебя здесь ничто не держит, Райнер. Я ценю все, что ты сегодня сделал, но ты не обязан оставаться.

Всем сердцем она надеялась, что он все‑таки останется. Но ей уже пришлось столкнуться в жизни с тем, что ее надежды и желания абсолютно ничего не значили.

– Вот здесь ты ошибаешься, дорогая. Я обязан остаться, – ответил он, стиснув зубы. – Я за эту привилегию заплатил пятьсот долларов – ты не забыла? – Его голос угрожающе напрягся. – И не смей предлагать мне деньги обратно.

– Можешь не волноваться на этот счет. Я просто не могу, – сказала она сухо. – Если только ты не желаешь получить их помидорами.

На короткое мгновение в его глубоких зеленых глазах блеснул веселый огонек. И тут же исчез.

– Давай займемся делом. У нас впереди долгая ночь.

Она заколебалась.

– Райнер, я… – Слова не шли у нее с языка. – Спасибо, – полным слез голосом проговорила она. – Я очень тебе обязана.

Ночь уборки магазина оказалась не долгой, а очень долгой.

Так, должно быть, выглядела Далила, когда отправилась соблазнять Самсона, размышляла Эбби, разглядывая себя в зеркале. Конечно, ей всего лишь предстоит обед с клиентом, вдобавок связанным романтическими узами с другой женщиной, и все же Эбби никак не могла отделаться от причудливых фантазий, которые смущали ее спокойствие до тех пор, пока не раздался звонок в дверь. Часы показывали две минуты девятого.

Подходя к двери, она размышляла, какую линию поведения избрать, если Росс весь вечер будет грубить и иронизировать. Хорошо бы он на время оставил свои колкости, тогда ей будет легче. А что делать в данную минуту? Сказать в домофон, что она сейчас спустится, или пригласить его в квартиру и предложить выпить? В конце концов хорошее воспитание одержало верх: пусть это деловая встреча, а не свидание, все равно незачем вести себя нелюбезно и уподобляться ему.

– Зайдете что‑нибудь выпить? – спросила она, нажав на кнопку.

– С удовольствием. – По его тону затруднительно было определить, в каком он настроении.

Недовольная собой – почему так бьется сердце? – Эбби открыла дверь и постояла на площадке, ожидая гостя. Чем громче слышались твердые неторопливые шаги, тем сильнее она волновалась.

– Привет! – сказала она, когда он появился на лестнице.

Впервые она видела его не в строгом темном костюме. Синий спортивный пиджак из кашемировой шерсти, серые брюки и кремовая шелковая водолазка смотрелись на его высокой подтянутой фигуре ничуть не хуже.

– Вы отлично выглядите, – сказал он. От его низкого рокочущего голоса у нее по спине побежали мурашки.

– Благодарю вас. – Проводив его в гостиную, Эбби быстрым шагом направилась к подносу с напитками, стоящему на сервировочном столике из красного дерева рядом с обеденным столом. – Вино или что‑нибудь покрепче? – спросила она звенящим от волнения голосом, надеясь, что он не заметит ее смущения. – Можем заодно поговорить о делах.

– Дела подождут. Давайте выпьем просто так, – отозвался он. В его серых глазах мелькнули веселые искорки. – Виски, пожалуйста.

К досаде Эбби, разговор не клеился. Ему‑то хоть бы что, чувствует себя как рыба в воде, а вот она никак не могла расслабиться. Что с ней творится? Родители часто упрекали ее в болтливости. Посмотрели бы они на нее сейчас! Как же преодолеть скованность и завязать светскую беседу?

– Вы что‑то необычно молчаливы, Эбби, – заметил Росс, нарушая затянувшееся молчание.

То, что он назвал ее по имени, смутило ее еще больше. Может, он ждет, что и она будет называть его Росс? Или считает, что наемные служащие не должны отвечать тем же?

– Неужели вы блещете остроумием только в рабочее время? – усмехнулся гость.

Иронический вопрос подействовал на нее как холодный душ: она обрела дар речи.

– Предпочитаете, чтобы мы затеяли спор? – прищурилась она.

– Обычно мы только и делаем, что спорим, не так ли?&nbsp;– Склонив голову набок, он задумчиво смотрел на нее. – Похоже, мы высекаем друг из друга искры.

– Можете называть это искрами, мистер Хант, а по‑моему, огонь – более подходящее слово. Могу показать ожоги!

– Зовите меня Росс, – он ослепительно улыбнулся, – и я обещаю пролить бальзам на обожженные места. И вообще, если это поможет залечить ваши раны, предлагаю объявить перемирие. Обязуюсь вести себя хорошо и доставить вам удовольствие.

Сердце подсказало Эбби, что принимать всерьез эти слова опасно.

–&nbsp;Не стоит рисковать, – шутливо ответила она. – Представляете, как вам будет неловко, если я попаду под власть ваших чар.

Скользнувшая по его лицу усмешка продемонстрировала, что он расценил ее замечание как шутку. Оно и к лучшему: в глубине души Эбби знала, что сказала правду.

Этот мужчина может стать для нее не просто очередным клиентом!

С первой минуты знакомства его острый ум и потрясающая привлекательность произвели на нее неизгладимое впечатление, но лишь теперь она осмелилась признаться себе в этом. Вот почему она так старается сделать для его фирмы все что можно.

– Наверно, кошка все‑таки украла ваш язык, – нарушил он неловкое молчание.

Кошка здесь ни при чем, мысленно ответила она, а вот ты, похоже, украл мое сердце.

– Я вдруг поняла, что умираю с голоду, – произнесла она вслух.

– Намек понял. – Росс встал. – Я заказал столик в новом ресторане недалеко отсюда.

&nbsp; Нужно обратить внимание на сам тон письма. В своем послании, Лукьяновприписывает всю заслугу по возвращению ОРЮР в Россию себе, несмотря набольшое количество руководителей и ребят с обеих сторон, которые принялив этом огромную роль. Тут можно перечислить много неприятных моментов,созданных Лукьяновым в России, достаточно сказать только о споре Лукьяновас ректором Духовной Академии, о. Владимиром Сорокиным, где Лукьянов несмог защитить Православную позицию ОРЮР и это уже пришлось делать другимруководителям перед Первым Курсом Начальников Единиц (1 КНЕ) в мае 1991г. Пользуясь лозунгами, свойственными истинным революционерам, как &quot;родина&quot;,„предательство&quot;, „наступление интернационала&quot;, в своем письме Лукьяновпризывает к революции в рядах ОРЮР.

  Нужно обратить внимание на сам тон письма. В своем послании, Лукьяновприписывает всю заслугу по возвращению ОРЮР в Россию себе, несмотря набольшое количество руководителей и ребят с обеих сторон, которые принялив этом огромную роль. Тут можно перечислить много неприятных моментов,созданных Лукьяновым в России, достаточно сказать только о споре Лукьяновас ректором Духовной Академии, о. Владимиром Сорокиным, где Лукьянов несмог защитить Православную позицию ОРЮР и это уже пришлось делать другимруководителям перед Первым Курсом Начальников Единиц (1 КНЕ) в мае 1991г. Пользуясь лозунгами, свойственными истинным революционерам, как "родина",„предательство", „наступление интернационала", в своем письме Лукьяновпризывает к революции в рядах ОРЮР.

  В лагере дружины "Царское Село" летом 1996 г.- в день Памяти Верных- на БКС одной из тем был разбор статьи Александрова. Лукьянов прибыл влагерь после конца БКС, а Селинская - хотя и была в лагере - на БКС неприсутствовала.

  На следующий день Лукьянов раздавал некоторым руководителям свое письмосо словами: "если не подпишите, то вы предаете Православие". В этом письмеЛукьянов пишет (24):

  " . . .протяните вашу руку, нам борющимся за свое существование,как русской национально- патриотической организации, у нас пытаются отобратьглавное:

  русскость и православие, загоняя нас, против нашего желания в интернациональныйВОСД... Тем, что наше руководство толкает российскую часть организациив ВОСД, а зарубежную часть во влияние в местные скаутские организации,они добровольно отбрасывают все наши основы, ради которых мы боролись всезарубежные годы... проявите гражданское мужество и помогите отстоять национальнопатриотичность организации... Подпишите приложенное "открытое письмо" (статьяАлександрова) и пришлите его мне
..."

  Удивительно только то. как руководитель может открыто писать так многонеправды.

  Письма ски Александра Охотникова

  В своем открытом письме руководителям осенью 1994 г. Охотников объявляето расколе и так характеризует работу ВОУ (25):

  „ . . .если мы войдем в ВОСД по истовому желанию СтСкм и ближайшихего помощников, то будет сделано каиново дело. Это будет измена всем нашимпринципам и идеалам... СтСкм и скм. Алексей Захарьин с такой целеустремленностьюстараются всех нас убедить в пользе для ОРЮР броситься в скаутское объятиеВОСДа !? ... Можно только лишь спекулировать об их намерениях. Но я предполагаю,что даже если мы по этому поводу поставим прямой вопрос, мы от них откровенногоответа не получим ...Пагубность руководства ОРЮР состоит в том, что оноготово нас выдать людям, не любящим Россию и не желающим ей добра. Ониготовы отдать будущее наше и России в иностранные руки."

  В ответ на статью ски. Л. Ткачевской в ВеРу № 441, Охотников прислалв редакцию статью, где он повторяет слова Полчанинова и Лукьянова, деляОРЮР в России на "белых" и "красных" (26).

  На собрании БКС в лагере дружины "Царское Село" в 1996 г., где присутствовалОхотников, скм. Захарьин рассказал насчет связи Александрова с НТС, а СтСкмДанилевский подтвердил сказанное. т.к. разговор обоих слышал.

  В своем письме руководителям дружины, от 7 августа 1996 г.. Охотниковобширно пишет об НТС и косвенно обвиняет СтСкм во лжи (27). Никакие доводыОхотникову извиниться перед СтСкм за необоснованное обвинение не дали результата.

  В своем письме от 14 мая 1997 г., которое было разослано 83-м руководителямпо всему ОРЮР (28), Охотников рассчитывает на некоторую часть руководителей,которые не в курсе описанных событий. Описанные им события базированы наискусственно и умышленно подтасованных фактах, ставящих настоящее положениев отрицательном свете. Многое написанное просто не соответствует действительности.

  Дальнейший разбор того письма будет лишь повторением раньше сказанного,нужно только прочесть многие "закрытый путь в прессу" статьи Охотниковав номерах "Опыта" и всю станет ясным.

  Выступление ски. Георгия Мордвинкина

  7 декабря 1996 г. состоялось годовое собрание Кадетского Объединениягорода Нью-Йорка. Во время выступлений попросил слово Мордвинкин чтоб рассказатьо его посещении России.

  Вместо того, чтоб говорить о делах Кадет, первое, что он сказал, былосообщение о Съезде PC в России, где. по его словам, произошел раскол вОРЮР (29).

  При чем тут кадеты и внутренние дела ОРЮР, как можно такое говоритьвне организации и полностью игнорировать наше Положение о руководителях?!

  То же самое Мордвинкин повторил кадетам на следующем собрании в начале1997 г. Целый ряд руководителей были свидетелями обоих выступлений (30).

  Действия инс. Людмилы Селинской

  В своем докладе Главному Суду Чести 1ГСЧ) одна из первых руководителейв России пишет (311:

  "С первого появления в России Селинской мне пришлось столкнутьсяс осуждением Селинской СтСкм. Противопоставление "они" и "мы" - вот началооппозиции в России. В начале 90-х позвонил мне домой ски. Александр Таурке,но находившиеся у меня Селинская не захотела с ним говорить, охарактеризовавего, как представителя "другой" команды. Это меня настолько поразило, чтоя не решилась вступить с ним в контакт. И только много позднее, встретивего, я поняла насколько это достойный человек".


  Финансовая поддержка работы в России являлась одной из главных заботскм. Захарьина, самым большим спонсором" конечно был Западно-АмериканскийОтдел (ЗАО), из кассы которого скм. Лев Гижицкий выделил в течение последних6 лет 41 т. долларов.

  В 1995 г., на всемирное джембори в Голландии, ВОСД пригласил представителейроссийских скаутов. Вышло так, что большинство было из ОРЮР.

  Хотя за многое заплатил сам ВОСД, т.е. сами голландцы, нужны были добавочныесредства. Ски. Михаил Дроздов нашел спонсоров, которые обещали оплатитьпоездку в Голландию. Была проделана большая работа, встречи, подпись договора.Спонсоры выдали половину суммы, необходимую для поездки и обещали вторуюполовину через несколько дней.

  Тут, по словам спонсоров, в сопровождении нескольких человек, пришлаСелинская и объяснила, что они истинная ОРЮР и попросила не давать деньгиДроздову. После этого визита, спонсоры отказали в дальнейшей помощи и предложилинам самим разобраться в своей организации (32).

  Из за этого, большую сумму денег пришлось потратить на поездку из денег,предназначенных для других целей.

  Во время юбилейной встречи летом 1995 г. в Черноголовке, неожиданноприехала Селинская. Потом выяснилось, что не получив вызова от Центра Связив России (ее не приглашали на юбилей"). Селинская подделала копию своегостарого вызова. По приезде в Россию, у Селинской украли паспорт с визойи ей пришлось просить новый документ у автора старого вызова. Из-за этойподделки у него были большие неприятности с властями (33).

  После многих, не всем нам известных действий Селинской, КСРО - в составевсех начальников отделов России - вынес единогласное постановление, впоследствииповторенное в заявлении Советом российской ветви ОРЮР, опубликованное вВеРу № 446, апрель 1997 г.:

&nbsp; Общий труд для всех, общая жизнь рождает большую человеческую дружбу, чувство братства. Походы с ночевкой в лесу - дело совершенна особое, сближающее ребят сильно и ярко. Общее дело звена задание, требующее максимума знаний, находчивости, ловкости, чувство соревнования с другими звеньями, ночной лес, свой маленький костер, немного страха, много веселья, задушевные беседы, как у русских мальчишек &quot;в ночном&quot; - все это объединяет по-праздничному.

  Общий труд для всех, общая жизнь рождает большую человеческую дружбу, чувство братства. Походы с ночевкой в лесу - дело совершенна особое, сближающее ребят сильно и ярко. Общее дело звена задание, требующее максимума знаний, находчивости, ловкости, чувство соревнования с другими звеньями, ночной лес, свой маленький костер, немного страха, много веселья, задушевные беседы, как у русских мальчишек "в ночном" - все это объединяет по-праздничному.

  Так ощутил по-видимому один из новичков свой первый поход с ночевкой, окончившимся и неудачно и очень хорошо. От избытка усердия этот еще не разведчик сильно поранил руку топором, приготовляя для звеньевого костра дрова. И заплакал. В лагере? Четырнадцати лет от роду? Мужественный и бывалый мальчик? Это было странно для остальных. Но не боль вызвала слезы, а горькое сознание, что он "подвел" своим неумением все звено! Потому что вожак, исполненный чувства ответственности, решил раньше срока идти с ним в лагерь, плюнув на все задания: человек дороже!

  С какой-то мрачной и деловитой радостью, ощущая всю силу своей и звеновой жертвенности, тронутый до глубины души признанием новичка - товарища, вожак вернулся со своим звеном в лагерь раньше назначенного срока. И на это развязался крепкий узелок мальчишеского братства...

  Игра - это труд, соревнование, веселье. Но ночная игра в лесу несет на себе еще одну функцию - она сталкивает человека с природой, не дневной, прирученной, приглаженной и приспособленной к человеческим. нуждам, а со свободной, звериной, подчиняющейся совсем иным законам.

  Шла ночная игра. И инстинкт первобытного человека просыпался в ребятах без задержки. Первый закон - не хрустнуть веткой! Иначе пропадешь: враг незаметен, хитер, бесшумен.

  В лесу и на опушке стояла хрупкая тишина. То выплывала полная луна, то пряталась за облака, освещая застывший блеклый ландшафт. И вряд ли кто-нибудь смог поверить, что за стволами деревьев и за кустами таилось около двадцати жизнерадостных, энергичных непоседливых и шумливых ребят...

  Живая звериная тишина ночного черного леса, таинственная и жутковатая, встретила напряженно прислушивающихся ребят, которые смазанными силуэтами в обход, тоже бесшумно, и тоже по-звериному подкрадывались к засаде. Для одних ночной лес - защитник, для других - затаенный, полный неожиданностей, враг. И те и другие переживали "атавистические" эмоции своих пра-пра-предков.

  Жизнь шла веселая, напряженная, дружная, до краев заполненная трудом и учением. Почти не было ссор. Взаимное расположение - было душевным климатом лагеря. Лень - мать всех пороков - изгонялась ежеминутно и ежедневно.

  Можат быть эта дружеская полная различных энергий - физических и душевных, - атмосфера и привлекла Ханса. Это был хрупкий, небольшой юноша-немец, поселившийся невдалеке от лагеря в палатке. Часами он мог сидеть или стоять на своем посту, жадно присматриваясь к кипящей деятельности в лагере - вероятно, почти всегда для него непонятной. Его тянуло, как магнитом. Чужой-говор, непривычные взаимоотношения, дружеское расположенно к своим и чужим (когда на него натыкались, товарищески беседовали по-немецки, но всегда на ходу, по горло занятые своей жизнью), странные напевы молитв, подъем и спуск незнакомого разноцветного флага, дисциплинированность на линейке, мужественность мальчишек (избивших однажды немецких, попробовавших сунуться в венский лагерь) - все было необычно и увлекательно. Легкой сиротской тенью приближался он к вечернему костру, пристраивался где-нибудь с кем-нибудь рядом на бревне и, пристально глядя на то вспыхивающий, то притухающий огонь, слушал с необычайным вниманием незнакомые российские мелодии грустных и шуточных народных песен, боевых, раздольных солдатских, веселых и бодрых развдческих. Какие незнакомые необозримые земли, горы, моря. и реки мерещились ему иод красивое чужое пение?

  На лесной дороге часто стояли разодетые в праздничные одежды немцы - местные жители и курортники близлежащего городка. И они с необыкновенным любопытством приглядывались, прислушивались и подробно расспрашивали о русских детях, невольных представителях той страны, что грозной тучей нависла над миром. Ведь эти русские дети должны же быть похожими на тех русских детей, на то новое поколение, которое то ли предохранит мир от гибели, то ли сожжет его? И открытие лица, естественная приветливость и воспитанность этих русских по-видимому успокаивали их.

  В походах, когда звенья устраивались на ночлег к крестьянам, их встречали радушно, охотно, угощали фруктами и молоком и заботливо укладывали спать. И, конечно, расспрашивали о России. Кто знал, рассказывал долго и обстоятельно, какой хороший наш народ, как плоха власть, что страна богата и хочет мира, но Хрущев и другие...

  Они говорили о стране и народе, которого почти никто из них не знал и не видал, только хорошее: ведь они все крепко считают себя боковыми веточками этого великого и несчастного народа.

  В этом ознакомлении иностранцев с их Россией был особый смысл. Может быть, даже оправданность их будущего жизненного пути среди чужеземцев.

  Утренние и, особенно, вечерние молитвы на линейке или возле потухающего, тлеющего головешками костра сопровождались особым настроением. Старославянские слова, их древнее и удивительно родное звучание на фоне шумов леса и ручья, птичьих голосов и запахов трав, пелись тихими детскими голосами.

  Лицом к горе, покрытой густым лесом, освещенным то ли поднимающимся, то ли заходящем солнцем, без сутолоки, без назойливого городского шума, молились хорошо, открыто, всем сердцем, И казалось, Господь был совсем рядом, осенял склоненные головы широким крестным знаменем. Расходились по вечерам тихо, молчаливо, по утрам с лицами, на которых, сквозь все оживленное ожидание предстоящего дня проглядывала торжественная задумчивость пережитых в молитве минут. И начинался новый чистый день...

  А я все наблюдала с занозой в сердце. Мне виделся в этом лагере кусочек счищенной от зла и бед православной России, которую я никогда не видала на родине. Хорошо это или плохо? Надо так или иначе? Что им, таким вот, русским в самом глубоком смысле слова, детям предстоит в жизни?

  Прошла лагерная олимпиада, полная смеха, шуток, спортивных игр и соревнований. "Последний грек", открывая олимпиаду бежал с горы - Олимпа - с факелом в руках в лагерь.

Ребята начинали готовиться к "бегу" на третий, второй и первый разряд,к экзаменам на КДВ. Намечались маршруты в лесу на горе, в несколько километров, разбивались на "пункты". Там, как в западне, сидели юные экзаменаторы и задавали неожиданные и страшные вопросы, каждый по своему "предмету".

  Где-то разжигали одной спичкой костры из мокрых сучьев, где то требовали оказать первую помощь, кто-то кряхтя вязал мертвую петлю и рыбацкий узел, кто то по сигналам бело-красных флажков судорожно определял свой дальнейший маршрут, где то брели по дорожным знакам или по азимуту - словом наступило тревожное, полное ожиданий время.

  Мне досталась история и география. Спрашивать надо было строго. Крещение Руси, Рюрик, Дмитрий Донской, Александр Невский, Иоанн III, Грозный, Ермак, Смутное время, Минин и Пожарский, Хмельницкий, Петр и его дела - отдельные исторические эпохи нашего государства. Происхождение российского герба, флага, жизнь и легенду снятого Георгия, все это должны, были знать маленькие русские люди.

&nbsp; Эмигрантское болото стало засасывать все глубже и глубже. Память о родине, о нашем народе &quot;там&quot; - все больше и больше принимала формы платонической любви, любви без дел и без пафоса служения.

  Эмигрантское болото стало засасывать все глубже и глубже. Память о родине, о нашем народе "там" - все больше и больше принимала формы платонической любви, любви без дел и без пафоса служения.

  Достаточно только перечислить названия организаций, чтобы понять, в какой тупик зашла работа с молодежью в то время: "НОРС", "НОРС-Р", "HOPP", "НОРВ", "ЮФ" (юные фашисты), "ЮМ" (юные мушкетеры) и т. д. и т. п. Все они претендовали на единственный "патент", на единственную ортодоксальность, имели свои"уклоны", свои особенности, свою форму, программы, уставы и т. д. От увлечения интернациональным скаутизмом одних, через подражание методам работы потешных у других, через чисто религиозно-церковное воспитание у третьих, до реверансов политическим доктринам того времени ("ЮФ") четвертых - через весь калейдоскоп блужданий проходила наша молодежь.

  Понадобилась небывалая в истории человечества встряска 2-й мировой войны, встреча с родиной большого числа руководителей разных организаций и приток новых, свежих сил "оттуда", чтобы на какой-то период вновь закипела работа, в воскресшей от эмигрантской спячки первичной ОРЮР, объединившей большое число наиболее активных работников с молодежью.

  Не буду останавливаться над этой недавней страницей нашей истории. Мне хочется отметить, что этот славный период был возможен только лишь потому, что в работе ОРЮР веял тогда ветер с родины!

  Наша молодежь способна пережить многое: страдания от преследований на родине, нищету первых лет эмиграции и подполье во время последней войны. Но самые страшные, лишенные героики, длинные, беспросветные, тяжелые будни прозябания среди всего чужого в чужих краях можно пережить только при условии постоянного горения сердец за самое дорогое - за наш народ и нашу родину.

  Горят ли сердца руководителей ОРЮР этим огнем? Не забыли ли мы про те миллионы российской молодежи - плотью от плоти которых мы себя считаем, - которая страдает, живет, борется на нашей родине? Что мы знаем о ней? Какие нити связывают нас с ней?

  Не приходила ли вам в голову, друзья руководители мысль, что кроме теперешней задачи развивать нашу идеологию, программу, добиваться организационных улучшений, проводить состязания, расти, - перед нами стоит еще и другая, по моему мнению, не менее важная задача, задача не оторваться от жизни молодежи на нашей родине? Не думаете ли вы, что мы рискуем стать "Дон Кихотами", романтиками, бесплодными пустоцветами, лишенными будущего? Работает ли кто-либо из нас для того, чтобы избежать этого? Какие труды, мысли, статьи мы можем найти в нашей периодической печати, в наших учебных пособиях, в разрядах, в программах курсов, в беседах у костра, наконец, в письмах руководителей на тему о том, без чего нельзя жить нам всем сегодня и особенно нельзя будет жить в час какого-то приближающегося "завтра"?

  "Завтра" наступит - в это мы все верим, но веры этой мало! Нужны и дела. Нужна подготовка к этому "завтра". Нужны постоянные усилия, которые помогут нам самим и тем, которых мы ведем, не оказаться "белыми воронами", когда наступит желанный час возвращения на родину.

  Наш народ и наша молодежь "там", в течение 34-х лет пережили и переживают небывалые еще в истории человечества эксперименты моральной и физической ломки. Что мы знаем об этом? С чем мы приступим к работе? А работать, я уверен, мечтает каждый из нас не только здесь, но, главным образом, "там". Что мы дадим нашим тамошним братьям, если они все еще для нас "чужое племя незнакомое", далекий загадочный сфинкс?

  Как мы приступим к решению нашей жизненной задачи, когда в ней столько неизвестных величин? А души человеческие не мертвые "икс" и "игрек", которые можно выбросить за скобки! С ними придется считаться. Больше того, с ними придется жить!

  Я помню мою первую встречу с парнишкой "оттуда" во время войны в 1942 г. Я готов был броситься ему в объятия. Я готов был преклониться перед его лохмотьями. Но мне понадобилось немало времени для того, чтобы только узнать от него, как его зовут! И потом на востоке, под Сосновицами, сколько мне стоило труда найти себе друзей "оттуда", дабы спасти себя от одиночества...

   Мы имеем все основания верить и надеяться на то, что наша организация пережившая столько лет (и каких лет!) сыграет немалую роль "там", когда мы вновь будем среди нашего народа. Какие же конкретные задачи мы можем поставить уже теперь перед собой? Вот передо мной без выбора взятый номер советского журнала для молодежи "Затейник" №5, май, 1953 год. Издательство ЦК ВЛКСМ - "Молодая Гвардия". Всмотритесь внимательно в чудный, в пастельных тонах рисунок группы ребят в национальных костюмах.

  Тут и татарин, и белоруска, и литовец, и башкирка рядом с грузинкой, казах, русская девушка, украинский парубок и черкес. Откройте журнал. Пропустите первые страницы с красными знаменами, не читайте передовицу -стихи "Слава советской державе". Посмотрите, лучше, на фотографию оркестра и хора московского отряда пионеров - разве не родные лица у ребят, что смотрят на вас? Вот художественное чтение". Читайте внимательно! Из 4-х стихов вам захочется два поместить в наш "Свисток". Отдел пьес. Агитка! Вынужденная дань коммунистическому режиму! Справьтесь с гадливым чувством, прочтите пьесы. Вам надо знать, чем и как калечат души наших ребят. Читая внимательно вы увидите, что эта даже чистопробная коммунистическая пропаганда легко может быть переделана и тогда в ваших руках сила! Да, сила! Вы, привычной для теперешней советской молодежи пьесой, вызовете обратное чувство - чувство, нужное для будущей свободной России.

  Дальше опять песня, ноты. Слова - пропаганда "мира", но мотив чудный! Под него любой из нас бодро зашагает в строю ребят, которые поют его уже сегодня.

  Опять пьеса. Антиамериканская фальшивка. Замените в ней "наймита Уоллстрита" - полицейского агентом МВД, переделайте конец и вам от всей души зааплодируют миллионы наших ребят!

  Чем дальше, тем лучше. "Пионерская походная" - это дань партийной цензуре. А вот песня, рисунки, ноты - прямо для нашего будущего "Свистка" с редакцией в Москве. Дальше отдел народных танцев. В каждом номере даются новые танцы. В этом - танец на мотив "Пойду ль я, выйду ль я". Приведены ноты, слова. Рисунки, фигуры, схемы. Любой, даже не искушенный в балетном искусстве руководитель, сумеет поставить танец, - так подробно и толково все, объяснено. Следующий танец, не хуже первого - латвийский, игровой " Найди себе пару", объяснен также подробного нотами и разбивкой на такты. Следующий отдел под заглавием "Каждый пионер физкультурник&quot; (читай: будущий разведчик!). Приведен ряд спортивных игр.: -"Точный глаз" - игра для практики в определении расстояния в местности. Игра построена так, что допускает внесение элемента соревнования между звеньями. Многое совершенно ново для нас. Остроумно и очень интересно. Дальше приводятся вольные движения - гимнастика - "Упражнение с фонариками". Все движения объяснены и показаны в рисунках. Дан счет, описание позиций. Дана мелодия, под которую так легко проходят вольные движения. Тут же приведено подробное описание, как сделать электрический фонарик для этого гимнастического упражнения. Даны рисунки, чертеж и т. д. У ребят нет секундомеров для спортивных нужд. Вместо него журнал приводит очень интересный патент секундомера-маятника. Подобные изобретения полезны для наших ребят. Они могут обновить нашу практику.